В тёмной комнате Растина глухо отбивают свои минуты часы на тумбочке, пыль медленно оседает на ровные поверхности, и из-за персикового цвета занавесок пробивает сразу два света: от фонаря и от луны. Она сегодня особенно большая и яркая. За ней можно было бы наблюдать всю ночь, переваривая в голове расплывчатые мысли, как недоваренную кашу. Можно ли считать кашу в голове пищей для ума? Точно не в случае Мюррея младшего. И точно не после того, что случилось. Семейный ужин не задался. Чествовали старшего брата, Джесси, который та редко стал наведываться в гости. Родители недовольно кивали головами, как болванчики, что совсем позабыл стариков. А Растин молчал и вяло возил вилкой по тарелке, как будто никогда и не любил мамину стряпню. Горячая и пахучая, она не вызывали слюноотделения или урчания в пустом ещё с утра желудке. Уже несколько дней он не может отчётливо почувствовать голод или хоть какое-то недомогание. Почувствовать хоть что-нибудь. И это состояние казалось вполне себе конгруэнтным, но ровно до того момента, как на пороге родительского гнезда появился он.
Джесси не был любимчиком, это понятно по его работе, образу жизни и чисто человеческому везению. Как будто родители не дали ему благословения на свершения. Как будто не додержали до полного созревания. Не поддержали вовремя, чтобы тот спокойно мог шагнуть во взрослый мир. Всё покатилось под откос в какой-то момент. Или так было задумано. Ведь все трое — не шибко удачливые ребята. Правда, стоит только Растину промахнуться мимо родительской желаемой цели, как ему сразу приводят в пример доблестного хранителя людского спокойствия. Ведь Джесси всего добился. До чего смог дотянуться. Мюррей младший лишь несколько раз кинул на брата взгляд из-под отросшей чёлки и полу прикрытых глаз. Ему хотелось избежать всех неудобных вопросов, которые так и не были подняты. Чаще всего — тишина. Тяжелая тишина, намекающая на то, что не стоило собираться. Хватит уже стараться. Нужно всё это дерьмо отпустить в свободное плавание.
Раст успел сбежать в свою комнату и забраться под плед до того момента, как мать припрягла его в помывке посуды. И за это достанется от отца, потому что именно он заведует ролями в этом доме. Но это будет точно завтра, когда Мюррей младший покажет нос из своего убежища. Сейчас же можно было затихариться, дожидаясь того момента, когда брат соизволит к нему зайти. Проведать. Повидать. Убедиться, что тот всё ещё ходит на своих двоих.
Сознание прислушивается к каждому шороху. Внутри — вакуум, о стенки которого бьются отголоски того, что происходит внизу. И тут резко: один удар ботинка о полые лестничные ступеньки, противный скрип от второй ступеньки, а на третьей брат пытается сделать вид, что не идёт наверх. Они ведь выросли в этом доме. Они оба знают, как здесь всё работает. Сердце стучит в такт подступам, а дыхание перехватило. Растин смотрит в темноту своей маленькой комнаты, как будто ожидая наказания или расправы. По спине уже бегут мурашки, а ступни охолодели и промёрзли от ожидания. Четвёртая. Пятая. Тишина. Раст перестаёт дышать.
От стука в дверь, такого яркого, что режет слух, Мюррей младший вздрагивает. От него на кровати осталась одна лишь макушка. Кажется, что созданный мирок в воображении сможет спасти. Точнее, Растин каждый раз в это верит. И каждый раз обжигается. Дёргают дверную ручку, которая не поддаётся напору. Дверь закрыта. Отец ещё не успел лишить Растина этой маленькой слабости: в любой момент остаться наедине с самим собой. После того, что произошло. Мюррей медлит, как будто ждёт того, что брат отступит. Но ручку дёргают ещё раз, как будто стучат. Или просто пытаются привлечь внимание. Страх возникает уже чисто по инерции, потому что Растин не знает, чего ждать от Джесси. Он лишь хочет видеть в этом жесте что-то хорошее, доброжелательное. Но надежды на помощь канули влету, поэтому осталось собраться с силами и открыть дверь. Он откидывает плед, становится резко холодно, хотя в комнате приемлемая температура. Зябко. Боязно.
[indent=2,1] Босыми ногами по ламинату, Растин проследовал до двери. После чего щёлкнул замок и дверь теперь можно было легко открыть. Он отступает назад в темну перед тем, как в глаза бьёт яркий свет из коридора. Сердце уже осязаемо чаще бьётся в груди, но Раст этого не замечает. Он лишь клонит голову вниз, стараясь отвернуться. В таком положении, при таком освещении хорошо видна та стыдливая полоса на шее, что осталась после последней попытки покинуть этот бренный мир. Мюррей попытался вздёрнуться в школьном чулане, что рядом со спортивным залом, где так часто его унижали. Символично. Потому что во всём есть свой смысл. Холодно не отступает, молчание затягивается. Хотя Мюррей знает, что нужно сделать.
— Закрой дверь, — он шепчет, боится, что их услышат. Или ему совсем не хочется показывать брату, чем он провинился за то время, пока Джесси не было рядом. В нём нет этой юношеской тяги к войне. Напора. Пыла и страсти. Ему нужен старший брат, который иногда давал то, чего другие бы никогда не смогли восполнить. Ту самую любовь, которой так сильно не хватает. После того, как дверь закрылась, в комнате снова стало темно. И глухо. Лишь звуки дыхание, учащённого сердцебиение и, наконец, — движение. Растин почувствовал себя в безопасности.
Он сокращает расстояние между ними, чтобы обхватить руками шею Джесси и ткнуться холодным носом тому в предплечье. Знакомый запах, такой тёплый и успокаивающий, заставляет тело с чувством прильнуть вплотную. И плевать, что у них разница в росте в пользу старшего. Волосы на затылке старшего брата такие жёсткие, пальцы так соскучились по этим ощущениям. Так приятно медленно перебирать их, пересчитывать, запоминать структуру, длину. Прохладные губы ненавязчиво касаются горячей кожи, под которой пульсирует кровь. Глаза плотно зажмурены, не желают отпускать момент. Хочется в нём задержаться. И только бы не распустить слюни, ведь Джесси так этого не любит. Лишь бы не перегнуть палку, ничего не рассказать, не выбить этих лишних вопросов. Лишь бы просто остаться рядом. Желательно, на всю ночь.